Президент Республики Южная Осетия

Президент Южной Осетии Леонид Тибилов о первых итогах интеграции с Россией

Год назад Россия и Южная Осетия подписали договор о союзничестве и интеграции. Специальный корреспондент «Ъ» Ольга Алленова поговорила с Президентом Южной Осетии Леонидом Тибиловым и выяснила, теряет ли республика вместе с этим договором свою независимость.

– Год назад между Россией и Южной Осетией был подписан договор об интеграции. Каковы его итоги?

– Мы считаем его исторической вехой на пути сближения наших государств, это документ стратегического масштаба. Южная Осетия обрела статус союзника в лице России. Внешний контур границ двух наших стран теперь очерчивает единое оборонное пространство. Для Южной Осетии безопасность от внешней агрессии — приоритет номер один. Думаю, мне не надо это детально объяснять: два десятка лет Южная Осетия жила либо в состоянии войны, либо в ожидании очередной агрессии со стороны Грузии, а статус союзника России — это качественно новый уровень обеспечения безопасности и двустороннего сотрудничества. Кроме оборонной, у этого договора есть еще много других задач, он предусматривает подписание в общей сложности 12 дополнительных соглашений. Еще не все соглашения подписаны, мы активно над ними работаем.

– На жизни Южной Осетии наличие этого договора как-то отразилось?

– Отразится обязательно. Но мы же понимаем, что чудесных изменений за короткий срок не бывает и, чтобы договор заработал в полном объеме, нужно завершить процесс подписания всех дополнительных соглашений. То есть нужно время. Но темп хороший, и, судя по нему, главная цель договора — тесная интеграция с Россией — будет скоро достигнута.

Однако главное — уверенность в безопасности. Когда вторая статья договора говорит о том, что Россия берет на себя обеспечение обороны республики, и когда договор предусматривает, что нападение на одну из договаривающихся сторон будет расцениваться как нападение и на вторую сторону тоже, это дает нам дополнительные гарантии и полную безопасность. Такая уверенность сейчас у нас есть.

– Уточните, пожалуйста: если происходит, предположим, какая-то военная интервенция, кто принимает решение об обороне Южной Осетии — Россия или Южная Осетия? Судя по прошлогоднему общественному обсуждению договора, этот вопрос волновал многих людей в вашей республике.

– Решение принимают главнокомандующие.

– То есть если что-то подобное произойдет завтра, решение будут вместе принимать Президент Российской Федерации и Президент Южной Осетии?

– Не дай бог, это произойдет, но мне кажется, что да, именно так.

– Перед подписанием этого договора в республике шли горячие дискуссии о том, что договор об интеграции лишает Южную Осетию самостоятельности и что Министерство обороны республики будет поглощено российским ведомством. В итоге оно поглощено или нет?

– Действительно, много разговоров было вокруг дополнительного соглашения к договору об интеграции, которое касалось Министерства обороны. Да, с одной стороны, договор предусматривает вхождение отдельных подразделений нашего министерства в состав российского ведомства, но это не означает, что наше Министерство обороны будет полностью поглощено российским Министерством обороны. Хотя определенные трудности в подготовке этого соглашения есть, и специалистам есть над чем работать. Сегодня наше Минобороны остается в прежнем статусе и существует как самостоятельный орган государства в структуре исполнительной власти республики. Это, кстати, касается и таможенного управления нашего, и комитета государственной безопасности.

– Когда обсуждался договор и его часть про оборону, Министр обороны Южной Осетии Валерий Яхновец даже ушел в отставку.

– Валерий Адамович и до этого выражал желание уйти в отставку по личным причинам. Может быть, у него были какие-то особые взгляды на отдельные положения соглашения, но это не являлось причиной его ухода с поста министра обороны. Мне он сказал, что уходит по семейным обстоятельствам.

– В последнее время в Южной Осетии часто звучат призывы войти в состав РФ. Означает ли это, что идея независимости уже исчерпала себя?

– Идея вхождения в Россию, действительно, всегда жила и живет в нашем обществе. Когда речь идет о вопросах такого порядка, как развитие государственности, надо исходить из комплекса обстоятельств: времени, эпохи, геополитического пространства, в котором эта государственность функционирует. Мы все в нашей республике знаем, что идея независимости прекрасна. Осетинское государство возродилось спустя несколько столетий после уничтожения Алании захватчиками, и эта идея не может не вдохновлять. Наш народ проявил огромную волю, самоотверженность в борьбе за свободу, за независимость от Грузии, которая продолжает притязать на территорию Южной Осетии, переданную Грузинской ССР в 1921 году против воли осетинского народа. Но сегодня мы видим, что в современном мире, в системе жуткой турбулентности, охватывающей целые регионы, небольшая страна может сохранить себя только вместе с могущественным союзником. После нападения грузинской армии на Южную Осетию в августе 2008 года руководством РФ было найдено оптимальное для нас решение — признание независимости. Народ Южной Осетии находился на грани исчезновения, и это признание, а потом и договор об интеграции дали нам новые силы и стимул. У нас хорошая возможность в перспективе сделать еще более решительный шаг, и мы работаем над этим.

– Есть ли какая реакция со стороны Кремля на желание Южной Осетии войти в состав РФ?

– Политическое руководство России не раз отмечало, что характер отношений между РФ и ЮО будет определяться самим народом Южной Осетии. В то же время такие серьезные шаги должны продумываться, просчитываться и обсуждаться. Мне кажется, время работает на нашу идею. Что касается конкретной реакции — руководство России в курсе, что идет работа по этому вопросу. Но иногда для принятия решений нужны определенные возможности или обстоятельства. Никто не думал несколько лет назад, что проведение референдума в Крыму будет возможно. Однако когда сошлись, как говорится, звезды для народов Крыма и России, такое решение было принято. Не исключено, что для Южной Осетии…

– Тоже сойдутся звезды.

– Не исключаю, да. Мы ждем этого момента.

– Вы недавно предложили переименовать Южную Осетию в Аланию, зачем? Это как-то связано с открытием Аланских ворот в ингушском Магасе?

– Знаете, еще когда в Ингушетии не было Аланских ворот, а в Магасе не было площади с соответствующим названием, идея переименования в Аланию жила в нашем народе. Депутаты парламента первого и второго созывов этот вопрос ставили. Хорошо помню, что и я, будучи депутатом, работал над реализацией этой идеи. Многие наши общественные деятели говорили, что нужно вернуться к названию, от которого наш народ берет свое начало. Мы осетины, а наши предшественники — аланы. В свое время Северная Осетия добавила к названию наименование Алания, и мне кажется, что мы тоже могли бы так поступить, тем более что мы мечтаем воссоединиться с Северной Осетией. И единая Осетия как раз и приобретет название Алания — вот в таком качестве мы хотели бы видеть себя в составе России. Мы видим, что люди поддерживают идею переименования в Республику Южная Осетия-Алания.

– То есть вы серьезно обсуждаете этот вопрос?

– Я уже дал поручение соответствующим службам, проведены первые консультации, создана комиссия под руководством Председателя Правительства, она готовит соответствующие документы, и они будут переданы в Парламент республики для проведения слушаний. Это также было отражено в моем послании к народу и Парламенту Южной Осетии.

– Православная церковь Южной Осетии в свое время обращалась в РПЦ за окормлением, но РПЦ считает Южную Осетию канонической территорией Грузии. И теперь церковь Южной Осетии находится под омофором Греческой православной церкви противостоящих. Этот статус может измениться?

– Это очень серьезный вопрос. У Греческой православной церкви противостоящих нет канонического общения с РПЦ — если бы оно было, это решило бы все проблемы. Но так уж получилось, что только в 1990-е годы наша православная церковь была возрождена. Известно же, что Грузинская православная церковь в 1990-е годы заняла националистическую позицию, и это сделало невозможным общение наших священников с ГПЦ. Наша православная паства в то время обратилась в Московский патриархат РПЦ с просьбой взять нашу церковь под свой омофор. Но церковные каноны не позволили решить этот вопрос, хотя я считаю, что снимать его с повестки нельзя. У меня была встреча с патриархом Московским и всея Руси Кириллом в 2014 году, мы обсуждали вопрос о переводе нашей церкви в лоно РПЦ. Определенная работа на сближение проведена. В ближайшее время начнется строительство храма в центре города Цхинвал. Храм этот — Русской православной церкви. Я лично выбирал место для храма, он будет стоять в центре Цхинвала. Надеюсь, это шаг к тому, чтобы наша церковь вошла в каноническое общение с РПЦ. И еще хочу отметить, что в августе 2008 года РПЦ поддерживала нас, несмотря на то что это могло испортить ее отношения с Грузинской церковью. Мы это очень ценим.

– А кто конкретно будет строить православный храм в Цхинвале? РПЦ?

– Построит РПЦ: есть Фонд возрождения православия и Фонд Андрея Первозванного, это их проект.

– Если Южная Осетия все же не войдет в состав России, есть ли у нее ресурс для выживания? Что-то вообще делается для развития экономического потенциала?

– Вы, наверное, знаете, что Россия многое делает для восстановления республики и ее экономики, начиная с 2008 года. За 20 лет войн и противостояния наша экономика пришла в упадок, и сегодня без поддержки России серьезно развиваться она не сможет. Поэтому для нас и важны те межгосударственные отношения, о которых я уже говорил, они касаются и экономики тоже. Теперь Южная Осетия фактически уже является частью российского экономического пространства. Для наших производителей и предпринимателей благодаря соглашению о режиме торговли открыт огромный российский рынок. После долгих лет восстановления жилья и инфраструктуры республика приступает к развитию реального сектора экономики. Мы свои планы отразили в инвестиционной программе развития, до 2017 года она предусматривает 800 млн рублей на поддержку инвестиционных проектов в Южной Осетии. В первую очередь эти деньги мы будем использовать для инфраструктурной поддержки бизнес-проектов.

– А какой бизнес уже есть?

– В этом году начнется строительство производства по переработке мяса птицы. Уже третий год у нас работает швейная фабрика БТК-4. Хотим привлечь инвестиции в сельское хозяйство: есть крупные проекты вроде молочно-товарной фермы и интенсивных фруктовых садов. Ну и гидроэнергетика — тут потенциал у нас огромный, мы в принципе можем обеспечивать себя энергией. Еще могу сказать о наших фермерах. После 2008 года государство вложило серьезные деньги в их поддержку, и это уже дает плоды. Еще пару лет назад на прилавках магазинов фактически не было местной сельхозпродукции, а сегодня она уже занимает свою нишу на местном рынке.

– Вы сказали про инвестиционную программу, рассчитанную до 2017 года. Деньги уже поступают? Вы за них отчитываетесь?

– Отчитываемся мы постоянно, все средства, которые мы получаем, контролируются. У нас есть казначейство, у нас регулярно, начиная с 2013 года, работает Счетная палата РФ. Последний отчет Счетной палаты был сделан в конце 2015 года: ни одного случая нецелевого использования в республике не зафиксировано.

– В Южной Осетии нет современной больницы, специалистов и оборудования, чтобы проводить высокотехнологичные операции. До Владикавказа — четыре часа, перевал иногда закрыт из-за погоды. Как вы сегодня решаете проблему с доступом тяжелых больных к необходимой медицинской помощи? Я помню, что раньше прибегали к помощи международного Красного Креста, сотрудники которого отвозили тяжелых пациентов в Тбилиси. А сейчас отвозят?

– Подразделение Красного Креста здесь, в Цхинвале, есть, и кроме основных вопросов по своему мандату они занимаются и той помощью, о которой вы говорите. Мы работаем над тем, чтобы таких случаев было меньше, и российский Минздрав нам в этом помогает. Наши медицинские учреждения обеспечиваются лекарствами в полном объеме; молодые люди, которые обучались в вузах России, возвращаются, и специалистов в наших учреждениях становится больше. Да, у нас еще нет соответствующего высокотехнологического медицинского оборудования, но над этим мы тоже работаем. Однако в экстренных случаях, когда в условиях Цхинвала нельзя оказать нашему больному высокотехнологическую помощь, люди прибегают к помощи Красного Креста. К сожалению, так.

– Почему «к сожалению»? Хорошо же, что есть выход.

– Я говорю «к сожалению», потому что у нас своя медицина должна быть такого уровня, чтобы не прибегать к чьей-то помощи. С Грузией у нас нет никаких отношений, и, конечно, мы бы хотели своими силами лечить наших граждан.

– Но мне кажется, что это неплохо вас характеризует, потому что если бы вы не разрешали Красному Кресту перевозить ваших больных в Тбилиси и люди бы умирали от неоказания помощи, то была бы гуманитарная катастрофа.

– Конечно. Потому мы и относимся к этому с пониманием. Но, знаете, уже в этом, 2016 году, мы будем строить большой медицинский кластер. Я надеюсь, что по завершении строительства мы вместе с Минздравом России будем приглашать туда специалистов, чтобы больные получали помощь здесь, на месте.

– Недавно на границе Южной Осетии и Грузии произошел обмен заключенными. Грузинская сторона освободила жителей Южной Осетии, которые были осуждены на длительные сроки по статье «терроризм». А вы освободили граждан Грузии, которые были осуждены в Южной Осетии по обвинениям в шпионаже, похищении людей и незаконном пересечении госграницы. Как это произошло?

– Мы работаем в рамках Женевских дискуссий по вопросам урегулирования конфликтных ситуаций. Женевский формат до сих пор остается единственной площадкой по обсуждению вопросов безопасности и стабильности в этом регионе. Мы принимаем в них участие вместе с нашими друзьями из Абхазии и России, там также есть грузинская сторона и международные партнеры. Вот на этой площадке и решался вопрос обмена. Четыре наших гражданина были осуждены в Грузии, один на 28 лет, другие получили пожизненные сроки. Они были осуждены по сфабрикованным делам и были, по сути, заложниками. Этот вопрос обсуждался долго. Я два раза встречался с сопредседателями Женевских дискуссий, говорил с ними о необходимости решить вопрос обмена заключенными с грузинской стороной. В свое время и в Абхазии были осуждены граждане Грузии, их было несколько человек. И у нас были осужденные граждане Грузии. Было решено обменять их на четырех наших граждан, находившихся в грузинской тюрьме. Я обратился к президенту Абхазии Раулю Джумковичу Хаджимба с просьбой о содействии. Абхазия пошла навстречу, они отпустили заключенных лиц грузинской национальности, которые были осуждены абхазским правосудием. Благодаря всем этим совместным усилиям наши ребята были освобождены. Мы очень благодарны руководству Абхазии и ее гражданам.

– В соцсетях пишут, что обмен неравноценный. Задают вопрос, почему не меняли всех на всех, ведь в Грузии еще остались заключенные из Южной Осетии.

– У нас с начала грузино-осетинского конфликта, с 1990-х годов, около 132 граждан пропало без вести. Мы сегодня не имеем полной информации об их судьбе — живы ли они, находятся в тюрьмах или где-то еще. И в рамках Женевских дискуссий обсуждается возможность выяснить судьбу наших людей. Сейчас у нас есть достоверная информация только о трех наших гражданах, которые в 2008 году попали в руки правоохранительных органов Грузии, и есть подтверждение из Грузии. По ним мы работаем. Будем надеяться, что они живы.

– Возведение колючей проволоки на границе с Грузией продолжается или уже завершено?

– Вы очень интересно поставили вопрос о колючей проволоке.

– Я сама ее видела.

– Это наша государственная граница с Грузией. Конечно, наши пограничные службы проводили работы по обозначению линии границы инженерно-заградительными сооружениями и соответствующими информационными знаками. Эти работы проводились исключительно на нашей территории, в некотором удалении от самой линии границы. Потому что за линией границы есть еще нейтральная полоса. И такая работа проводилась, проводится и будет проводиться в целях нашей безопасности и стабильности. Практика показывает, что в местах, где возведены инженерные сооружения и поставлены знаки, значительно сократилось количество нарушений режима госграницы.

– Эти заграждения на границе разделили некоторые села или семьи, лишив их возможности ходить к родственникам. Как-то им можно помочь?

– Да, конечно. Мы принимаем меры. Правительство республики, исходя из гуманитарных соображений, определило пункты упрощенного пересечения границы. Один в Лениногорском районе, а второй в Джавском районе, в селах Синагур, Карзман: там дети школьного возраста ходят в грузинскую деревню в школу, и мы пошли на открытие пропускного пункта. Все это делается для того, чтобы люди могли общаться со своими семьями. И еще один пункт пропуска мы недавно открыли исключительно для наших жителей, для осетин, которые оказались за линией границы, в Цхинвальском районе, в селе Зандиаткар. Это село было раньше нашей территорией, но после августа 2008 года оказалось по ту сторону границы. Мы составили списки людей, которые живут в этом селе, и через погранслужбу по спискам пропускают людей в обе стороны.

– Недавно в Южной Осетии провели перепись населения, каковы ее итоги?

– По данным переписи, проведенной в республике в конце 2015 года, в Южной Осетии живет 53 559 человек. Хочу подчеркнуть, что последняя перепись населения в Южной Осетии проводилась еще в советский период, в 1989 году. Так что это очень важное для нас мероприятие, и мы к нему тщательно готовились и в правовом плане, и в техническом.

– То есть оттока населения нет? Ведь многие годы говорили, что в Южной Осетии живет не более 30 тысяч человек.

– Вы сами видите, цифры говорят о приросте. Наши недруги часто говорили: «Что это, мол, за республика, если там от силы 15 тысяч наберется». Ну вот, нас гораздо больше. И никакого оттока нет, напротив, люди приезжают. Наше статистическое управление говорит, что за последние три года приток людей в Южную Осетию составил примерно 2,5%.

– После войны 2008-го в Южной Осетии было много разрушений, и восстановление шло очень долго, люди годами жили в палатках. Процесс восстановления завершен?

– Выполнение инвестиционной программы находится под моим личным контролем, мы провели основные восстановительные работы и до конца 2017 года ее завершим. Вообще за эти годы была проведена огромная работа по восстановлению. Мы вводим в строй больницы и детские сады, дома культуры, в прошлом году сдали в эксплуатацию наш национальный музей — получился интересный объект. Строим драматический театр — солидное здание. Строим дороги в республике, благоустраиваем улицы в столице, эта работа уже к концу подходит. В этом году начали строить университетский комплекс. В села проводим дороги, линии электропередачи, создаем условия для того, чтобы люди возвращались в село, потому что экономика наша должна в первую очередь на село опираться.

– А исторический Еврейский квартал Цхинвала восстановлен?

– К сожалению, нет. Многие строения там и до войны были в ветхом состоянии, а во время боевых действий в 2008 году этот квартал сильно пострадал. У нас есть новый генплан Цхинвала, мы будем восстанавливать и Еврейский квартал.

– Восстановление идет почти восемь лет. Почему так долго?

– Южная Осетия была полностью разрушена, Цхинвал в 2008 году горел, а до 2008-го более 117 сел на территории республики были сожжены. Фактически ничего не функционировало, 20 лет полного развала и запустения. И все это нужно восстанавливать. Конечно, быстро не получится. Но мы, правда, очень многое сделали. В этом году завершим благоустройство 11 улиц из тех, которые считаются главными. Мы начали строить главную дорогу от Цхинвала до другого города — Квайса. Идут работы над поддержанием дорожного полотна на Транскавказской магистрали, которая связывает Южную Осетию с Россией.

– А в селах еще много разрушенных домов?

– В районах есть такие села, через которые прошла война. Там остаются дома, которые пока не восстановлены, в других нужно провести кровельные восстановительные работы. У нас и в городе еще около 45 квартир в муниципальных жилых домах, они пострадали во время боевых действий в 2008 году и тоже нуждаются в восстановлении.

– Но в палатках-то люди уже не живут?

– Таких фактов нет. Все вопросы находятся под моим контролем, и с этой ситуацией в республике я знаком хорошо.

– В Южной Осетии президентские выборы пройдут уже через год, вы будете баллотироваться?

– Конституция дает мне возможность идти на второй срок. Но самое главное сейчас — в оставшееся до выборов время реализовать те программы, которые у нас есть, и показать, что президент работоспособен, а народ свое отношение выразит через выборы.

– Какая главная задача у следующего президента?

– Задач много, это же государство. Закон должен работать. Нужно сохранить консолидацию, стабильность, продолжать укреплять государство, строить экономику. И быть верным союзническому долгу перед Россией.